Питер присел около Дженни. Она была такая маленькая и тихая, что из глаз его сами собой закапали слезы, соленые, как морская вода. И ему захотелось вылизать ее.
Начал он с головки, с кончика носа и лизал и мыл, в каждое движение вкладывая всю свою любовь и жалость. Мех был соленый, язык щипало. Питер очень устал, но ритм умывания околдовал его, и он лизал, словно заведенный. Сгустились сумерки, загорелся свет в каютах, но мистер Стрэкен все сидел у стола, а Питер прилежно вылизывал Дженни. Повинуясь мерному ритму, он вылизал костлявую грудку, в которой не билось сердце, худые бока, белую мордочку, места за ушами. Он лизал, лизал, лизал, и в тишине каюты слышались лишь вздохи хозяина и мягкие удары языка о мех.
Вдруг кто-то чихнул.
Сердце у Питера остановилось. Сам он не чихал, мистер Стрэкен чихнул бы гораздо громче. С новой силой ударил он языком по беленькой манишке – и ощутил слабое биение. Потом он услышал два тихих «ап-чхи» в слабый голосок:
– Питер, где ты? Жива я или нет?..
Тогда он закричал так громко, что мистер Стрэкен поднял голову:
– Жива!
Первый помощник включил свет, Дженни заморгала, чихнула еще раза два, освобождаясь от последних капель воды, и попыталась сама себя лизнуть. А Питер все не отходил от нее, умывал ее, служил ей.
Мистер Стрэкен издал странный звук, наклонился и погладил кошку.
– Вот это всем чудесам чудо!.. – сказал он.
Потом схватил Дженни на руки и выбежал из каюты.
– Капитан! – кричал он, словно ничего и не было между ними, несясь по кораблю с кошкой на руках. – Капитан! Глядите-ка!.. – Капитан вылез из каюты, и мистер Стрэкен торжественно предъявил ему Дженни. Она мяукала и старалась обернуться, чтобы увидеть, здесь ли Питер.
Капитан прекрасно знал, что и живая кошка ничего не доказывает, но припомнил, как она висела вниз головой, посмотрел на ее живые глаза, блестящий нос, пушистые баки – и в первый раз за долгое время ему стало хорошо.
По судну немедленно побежал слух, что Дженни ожила, и когда мистер Стрэкен, обернувшись, показал ее команде, все радостно загалдели и стали хлопать друг друга по спине, приговаривая: «Вот это да!..», «Ну и ну!». Отшельник предложил трижды прокричать «ура», его поддержали, и, пока гремели крики, Питер чуть не лопнул от счастья и гордости.
И капитан простил помощника, и помощник приказал коку открыть банку молока, и налил полное блюдечко, и уложил Дженни у себя, а сам стал на вахту, и Питер был с ними всю ночь. Так и застал их лоцман порта Карлайл, когда взошел на борт, чтобы вести корабль в гавань.
К тому времени, когда «Графиня» причалила в Глазго, Дженни оправилась и похорошела. Ребра у нее уже не торчали, мордочка округлилась, отчего стали меньше ушки, а шкурка сверкала и пушилась на славу. Если бы Питера спросили сейчас, он бы честно ответил, что Дженни прекрасна. Более того, она была изысканна, и все в ней – слегка раскосые глаза, гордая маленькая головка, ушки, удлиненность линий – свидетельствовало об истинной породе.
Однако после того, как они юркнули на берег, Питер стал замечать и другие перемены. Собственно, еще на корабле Дженни все чаще молчала и сидела, глядя вдаль. На берегу она поначалу оживилась, хотя самому Питеру здешние доки показались такими же, как в Лондоне. Но Дженни нашла в них какие-то отличия, а главное, сразу начала учить его. Занялись они мусорными ящиками. Вся штука в том, объясняла Дженни, чтобы ходить вокруг ящика, снова и снова вставая на задние лапы, пока крышка не откроется. Питер освоил быстро это искусство. К тому же он научился опознавать бродячих собратьев по едва заметной вмятине на переносице – именно носом они приподнимают крышки.
Открыв крышку, они по запаху определяли состояние отбросов и прыгали внутрь. Вскоре Дженни придумала усовершенствование: они повисали рядом на ящике, тот кренился вбок и с грохотом падал наземь, вываливая содержимое.
Научился Питер и подстерегать у ресторанов, когда начнут сгружать отбросы в особый контейнер. На землю падали куски мяса или рыбы, очистки от овощей, кожура фруктов, огрызки хлеба и пирожных, а кошки все это ели. Привередливый прежде, когда был мальчиком, кот Питер полюбил морковку и лук, дынные корки, цветную капусту, репу, кочерыжки, загадочные остатки коктейлей и, соревнуясь с чайками, выуживал из воды пароходные объедки.
Все это было нелегко, но Дженни представлялось вполне естественным, и она не жаловалась, хотя и грустила. Родственники ее все не попадались, да Дженни и не искала их. И вот однажды, сидя под мостом в серый пасмурный день, Питер сказал:
– Дженни, мне бы так хотелось, чтобы мы стали чьими-нибудь кошками…
Слова вырвалась сами, он знал, как ненавидит Дженни людей; но она почему-то не рассердилась, только долго смотрела на него, потом открыла рот, закрыла снова. Питер чуть было не начал развивать свою мысль, но тут раздался дикий лай, в три огромные собаки вылетели из темноты.
Лязгнули зубы, Дженни крикнула: «Питер, беги…»– и стремглав ринулась куда-то. За ней промелькнул страшный пес, а другой навис над ним самим. Позже он помнил только широкую грудь в маленькую змеиную головку. Пасть у пса была открыта, когти страшно скребли по камням. Питер рванулся вверх и полез куда-то.
Он карабкался все выше и выше с невероятной быстротой, сквозь дождь и туман, пока лай и хрипение не затихли далеко внизу. Когда до него уже доносился лишь неясный шум машин, он посмел приостановиться, дрожа с головы до пят, и понял, что висит на переплетении стальных полос. Не видя ни неба, ни земли, он отчаянно вцепился в эти полосы всеми четырьмя лапами.